Алексей Сорокин – выпускник Кв СВУ 1966 года написал: « Очерки о СВУ». В настоящее время он проживает в Эстонии.
Интересно, правдиво, красочно и с большой любовью описывает он отдельные воспоминания о своем обучении и воспитании в Киевском СВУ.
Из его воспоминаний видно как он дорожит памятью о прожитых годах в детстве, «перетянутым ремнем», с алыми погонами и лампасами. Искренность и сердечность пережитого и, навсегда ушедшего, нашего детства делают чтение воспоминаний Алексея приятным занятием, но навевают хрусть: о непростом, но счастливом периоде наше жизни.
В его воспоминаниях описываются события, суворовцы, преподаватели, воспитатели и их характеры. Тот, кто их прочитает, получит чувствительные, душевные и сердечные переживания, вспомнит свое детство, и, возможно, захочет поделиться ими на нашем сайте.
Приглашаю братьев суворовцев к чтению.
Александр Комаристый — выпускник Кв СВУ 1965 года.
Очерки о СВУ.
Вступление.
Утверждают, что для иного решительного шага вперед иногда не хватает — пинка сзади.
В этом разделе предпринимается попытка начать пусть робкое, но самостоятельное движение на поприще околомемуарного, повествовательного кадетского творчества.
Как Вы, уважаемый посетитель, наверное, помните, у Помяловского в Очерках бурсы точно подмечено, что, каждое учебное заведение имеет свои предания.
Похоже, что и для нас пришло время положить на бумагу, или, если угодно, на сайт, то, что в устной форме давно сформировалось и вполне может рассматриваться как предания родных учебных заведений. Так случалось до нас и так будет после. Не станем же немощным исключением из этого правила. Время не склонно церемониться с воспоминаниями. Надобно поспешить.
Не судите строго, если сюжетная увлекательность или художественный уровень этой с позволения сказать пробы сил, будут далеки от подлинно литературных образцов, а анекдоты и байки бородаты до неприличия. Им и следует быть такими, т.е. напоминать о хорошо забытом старом, которое, как известно, для кого- то уже новое.
Лучше пришлите что-нибудь свое, заветное, и неважно, что тоже не шедевр.
Дорогу осилит — идущий!
К радости.
Тема радости, как одной из движущих сил мироздания, издревле воспевается на все лады. Сколь давно столь и успешно. Что вполне объяснимо. Повсюду востребованная, вечная и беспрестанно обретающая самые что ни на есть причудливые формы.
Давным давно, в стране победившего социализма, жило-было четверостишие по сути как нельзя лучше отображающее одну из граней этой темы. Судите сами.
Человек рожден для радости,
а коль радости уж нет,
Он, творя другому, гадости,
этой гадостью согрет!
Стало быть, и у нас речь пойдет о радостях и гадостях как о двух сторонах одной и той же медали.
Затрагивая столь деликатную материю, я, предваряя протесты, прошу простить меня за рецидивы авторитарного воспитания. То есть за самоцензуру. На подлинные имена и звания действующих лиц последующих эпизодов. В таком контексте их упоминание отчасти уже не сообразуется с известным табу — либо хорошо, либо ничего. Ну а ныне здравствующие, коль захотят себя узнают сами. Так что всех персонажей этой мистерии нравов должна устроить подзабытая, но такая удобная форма как — инкогнито.
Не поминая всуе автора, позволю себе дословно привести это без сомнения экстравагантное о п р е д е л е н и е п о н я т и я
с у в о р о в е ц.
| Цитата: « Суворовец — это сволочь, которая пьет кровь ведрами!!!» |
Понятно, что наш инкогнито тогда погорячился. Ясно и другое, что ТАКАЯ вот свобода слова им выстрадана. И, наконец, он был совсем не так уж неправ, знамо дело в переносном смысле.
Соглашаться или нет вправе, наверное, только тот, кто знаком с этим не понаслышке.
Обратимся же к реальным фактам, свидетельствующим, на мой взгляд, в пользу этого определения. Место действия Киев, СВУ, период времени с 1960 по 1966 год.
Акцент восприятия — с точки зрения воспитанника. Все банальные, повторяющиеся повсеместно из года в год гадости предусмотрительно сведены к минимуму.
У каждого времени свои приметы. Одной из скоротечных примет 1960-61годов у нас во взводе ненадолго стал паяльник. Ведь только ленивый, не занимался в ту пору, сборкой детекторных приемников в корпусе из самой натуральной мыльницы. Все удовольствие обеспечивалось примитивнейшим набором компонентов, пайкой и дихлоретановой склейкой. Это было время запаха канифоли и вонищи, плавящейся пластмассы. На весь взвод всего-то пара паяльников. Нарасхват. Поэтому и передача паяльника из рук в руки по ряду парт была обыденным явлением. Иные умудрялись паять прямо таки во время занятий. Нормальный человек, передающий паяльник, держит его за рукоятку. И, стало быть, принимающий вынужден браться за, нагревающийся рабочий элемент — жало.
Небезызвестно, что самое первое субъективное ощущение от соприкосновения рукой, как с горячей, так и холодной металлической поверхностью одинаково.
Однажды случайно уловив эту взаимосвязь кто то запустил в обиход розыгрыш, где вся интрига строилась вокруг психологической реакции на температуру жала. Он всегда выполнялся без малейшего ожогового риска. Значит лишь с холодным инструментом.
Разыгрываемого во время занятия тихонько толкали сзади и без слов протягивали в руку паяльник, жалом вперед. Захваченный врасплох, он чисто машинально хватался за него и… тут наступал апогей шкодливой задумки. Передававший паяльник, молча, всячески давал понять, что жало горячее. Жертва тут же отбрасывала паяльник из рук. Желательно чтобы в сопровождении вопля или ругани. Занятие, что и преследовалось, прерывалось всеобщими радостью и весельем, если не срывалось вообще. Простак же, купившийся на розыгрыш, выдать провокатора и думать, не смел. Пусть бы только попытался !
Но то невинная забава, так сказать — цветочки. Как, впрочем, и следующий эпизод.
* * *
Среди различного довольствия, нам, помнится, выдавался и зубной порошёк. С ним было множество всяческих шалостей. Но более приятная на вкус зубная паста, которую нужно было уже покупать на родительские деньги, постепенно стала вытеснять круглые картонные коробочки с надоевшим порошком из наших тумбочек. Сами тюбики с пастой от современных, отличались материалом, из которого они были сделаны. Но, главное, тем, что с тыльной части они могли быть легко открыты и закрыты. А вскоре появился в продаже и обувной крем, расфасованный по тюбикам. Чуть более жидкий, чем другой, в жестяных баночках, он натолкнул очередного умника на новаторский вид розыгрыша.
Всего то и требовалось, что вскрыть чужой тюбик зубной пасты с тыльной стороны и удалив часть ее, наполнить освободившееся пространство кремом для обуви. Затем, аккуратно все закрыв, вернуть его на полку в хозяйскую тумбочку и … ждать.
На начальном этапе внедрения новаторства успех был полный. Ротозеи умудрялись при чистке выкрасить себе зубы в черный цвет и подолгу, потом отдраивали их добела, ругаясь и отплевываясь. При всем, притом, не следовало забывать, что долг платежём красен. Последнее нередко и подтверждалось практикой.
* * *
Не секрет, что взаимоотношения в среде воспитанников СВУ не во всем отличались корректностью. В особенности отношения двух доминирующих в училище подгрупп, так называемых «кадетов» и «кретинов». Термин «кретин» полностью теряя свое обидное, бранное значение, обозначал всех воспитанников младшего возраста при семилетнем обучении в училище. Последним приходилось на собственной шкуре ощущать издержки пубертатного периода в поведении, более старших. К слову сказать, далеко не всех.
Однако всякое действие чревато противодействием. По всем известному принципу, как аукнется, так и откликнется, перепадало и старшим. Так, одно время среди младших стала популярной форменная охота на передвигающихся в одиночку кадет — обидчиков.
При этом соблюдался и суворовский принцип — не числом, а умением, выразившийся в применении … рогатки. Правда, не совсем обычной! Представьте группу, состоящую из трех-четырех кретинов как ЖИВУЮ рогатку. Вот как она функционировала.
Вокруг талий двоих кретинов обматывались и надежно закреплялись концы длинного резинового бинта. Третий в группе, по предназначению стрелок, запасался свернутыми в трубочку и согнутыми наподобие пулек для обычных рогаток журналами «Огонек» или газетами. Пульки эти для сохранения формы и пущего эффекта устрашения с концов и в центре обматывались проволокой. И пока наша троица скрывалась в засаде, где то за углом коридора или в классе, четвертый — разведчик, приманка и охранение в едином лице, высматривал, а то и заманивал жертву, из числа обидчиков, подавая остальным в нужный момент условный сигнал к атаке. Он же оповещал о появлении нежелательных свидетелей из числа офицеров-воспитателей и иного рода воспитательного персонала.
По сигналу тройка вылетала из-за угла! Первые двое, разбегаясь в стороны, давали третьему возможность, оттянув резиновый бинт прицелиться и выстрелить. Ну, кто бы не струхнул, стать целью такой рогатки? Господи, спаси и помилуй! Представляете себе возможные последствия от прямого попадания?
В паническое бегство, не дожидаясь конца этого наваждения, не раз обращались даже небольшие группы кадет.
Вот ведь была для младших радость так РАДОСТЬ!
* * *
Кадет середины шестидесятых был физически крепким, тренированным и спортивно ориентированным. Ко времени окончания училища большинство уже продолжительное время регулярно занимались в тех или иных спортивных секциях и имели спортивные разряды. И все же избыток силы не всегда находил себе выход только в повседневных занятиях спортом, играх и соревнованиях. Видимо отчасти и по этой причине , в какое то время у нас стало считаться шиком следующее явление.
Происходило все по окончании вечерней проверки. После команды
« Разойдись!» и, естественно, после убытия воспитателей. Нужно было одним прыжком прямо со своего места в строю, пролетев «рыбкой» над табуреткой и высокой чугунной спинкой кровати, приземлиться на ее панцирной сетке. Удавалось это не всем. Да и не каждый стоял в строю напротив своей кровати. А на чужую не больно попрыгаешь. Так что прыгунов, удовлетворявших всем параметрам, оставались единицы.
И вот, однажды вечером все стали свидетелями прыжка с неожиданным финалом. Вместо уже привычного покачивания на сетке после приземления всех ждал сюрприз. Обе спинки кровати, заблаговременно высвобожденные кем- то из пазов горизонтальной рамы с сеткой, от сотрясения разъехались и, рама под тяжестью свалившегося на нее тела, с грохотом рухнула на пол! Хорошо еще, что матрац, подушка и панцирная сетка в известной мере самортизировали удар. Но обе спинки, сложившись, чувствительно стукнули жертву по ногам и голове. К счастью обошлось без травм.
Однако прыжки продолжались. Теперь, правда, после проверки кроватей. Не помогло. Очередная пакость не заставила себя долго ждать. Как и предыдущая, она не страдала от отсутствия своеобразной изобретательности. Следующий растяпа, попался на уловку с широкой и толстой доской, подложенной прямо под матрац. Пронесло и на этот раз. Но дурацкая мода, на прыжки вскоре сама собой сошла на нет.
Не скрою, что в обоих случаях не обошлось без злорадства, которое, как известно, с радостью в близком родстве.
* * *
Один из наших офицеров обладал весьма незаурядной особенностью. По крайней мере, мне в последовавшие десятилетия службы ничего подобного не встречалось. Стоя перед строем, он, нередко принимал своеобразную, свойственную только ему одному стойку. Заложив кисть правой руки за полу кителя, а согнутую в локте левую за спину, он раскачивался, наклонившись вперед в области голеностопа под немыслимым для обычного человека углом. Не как кобра, а вперед — назад.
Этот многозначительный язык тела был призван подчеркнуть то, что говорилось им в обращении к строю. Складывалось впечатление, что подсознательно он как бы пытался гипнотизировать нас, похоже, вводя в транс и себя самого.
Ответная реакция на это агрессивное по своей форме послание вскоре не преминула вылиться в, своего рода, массовое отзеркаливание.
Выглядело это так. При построении в две шеренги все, стоявшие во второй, выставив вперед одну ногу, со ступней, вывернутой носком вдоль строя, подпирали ею пятки своих товарищей из первой шеренги. Одновременно удерживая их же сзади рукою за ремень. При такой страховке первая шеренга, выгнув грудь и разведя плечи, вскоре начинала крайне осторожно и незаметно наклоняться всем телом вперед. А затем и покачиваться не без помощи все той же второй шеренги. Достойно сожаления, что эдакая, уникальная массовая пантомима исключала присутствие посторонних зрителей. С другой стороны, лишь поэтому, никому так ни разу и не досталось за паясничание.
* * *
К концу самоподготовки в классах, резерв серьезности совсем иссякал, и начинались всяческие хохмачки. В тот раз из города после телефонных переговоров с минуты на минуту должен был вернуться один из наших товарищей. Поэтому предложение взять да и поставить на него «капкан» прошло на ура.
На верхнюю часть слегка приоткрытой створки застекленной двери со знанием дела были пристроены несколько различных по толщине и весу словарей. Затем поверх них водрузили наполненную водой половинку мыльницы. Сбоку от двери вверх тормашками притулили облезлую швабру. Ну, эта для завершающего удара в область уха. И вся эта конструкция совсем не видна снаружи. Последовавшая имитация, прилежных занятий, диктовалась требованиями маскировки напряженного ожидания результатов труда.
Видимо Судьба в тот час развлекалась тем же, разыгрывая в свою очередь всех нас. Вместо ожидаемой жертвы перед дверью появился контролировавший самоподготовку дежурный офицер. Благостная обстановка в классе да еще под конец занятий не могла не показаться ему подозрительной. Ну, а фатальное решение проверить, что же за этой дверью происходит на самом деле, привело к столь желанному финалу хоть и с совсем неприемлемой персоной.
Толкнув приоткрытую дверь и шагнув вперед он, как и ожидалось, поочередно получил всем вышеназванным по голове. Ошалев, от столь бурного приема, дежурный офицер впрыгнул в класс. Здесь все, казалось, окаменело от восторга и страха последствий одновременно. Чутьем, уловив чье то не удавшееся, подавить фырканье, наш бедолага – дежурный, вмиг побагровев, без какой либо логической взаимосвязи взвизгнул: « Белая банда!!!».
И в звенящей тишине воспоследовало чье-то бормотание:
« Красный подштанник ».
Когда секунды позже он пулей вылетал из класса хохот стоял гомерический.
Если предыдущий эпизод носил характер непредумышленной по отношению к тому офицеру гадости, то иные из них сполна заслужили право так называться.
* * *
Думаю, что каждый так или иначе представляет себе «Ивана Ивановича», или просто «Ивана» , как нередко величают обычный борцовский манекен. Это незаменимое для тренировок борцов чучело человека небольшого роста с обозначенными головой и руками всегда можно было найти в борцовском зале училища. Одевши как то нашего Ивана в форму, некто сообразил, что решив проблему ног, кистей рук и лица, можно запросто выдать его за кадета. Следующий опыт переодевания в суворовскую форму имел место как то после окончания занятий перед обедом. Выбрали тот класс, который хорошо просматривался через застекленную дверь из коридора. Сработали быстро.
Иван, как бы нахально, развалился на стуле, полностью скрывши отсутствие лица за развернутой газетой, которую держал в одетых в перчатки руках. Его скрещенные ноги в сапогах, с которыми пришлось повозиться, громоздились на столе. Все вышло очень натурально.
На крачек попался проходивший по коридору офицер — воспитатель из другой роты. Миновавши класс и, видимо отметив краем глаза вышеописанное безобразие, он вдруг вернулся назад, решив позаботиться о порядке. Тихо войдя в пустой класс и, не встретив никакой реакции со стороны нашего наглеца, он спокойно и громко обратился к Ивану: «Товарищ суворовец!». Обращение осталось без внимания. И было повторено громче на этот раз с последующей командой : «Встать!». Когда же и она не возымела действия, то успевший вскипеть воспитатель рванул газету на себя и, сконфузившись, обнаружил, что стал жертвой розыгрыша.
Вряд ли он обрадовался.
Вызванный чуть позже к месту происшествия дневальный получил указание доложить обо всем дежурному офицеру и старшине роты для выяснения кому принадлежит эта форма. И, естественно, немедленно ликвидировать — это свинство.
Похождения бравого Ивана имели продолжение, правда, в отдельных случаях они принимали совсем уж жестокую форму в отношении разыгрываемых.
* * *
В то время существовало немало надежно апробированных способов выразить свое отношение к, различного рода, начальникам, вернее недовольство их действиями так сказать в коллективном исполнении. Вот только парочка примеров.
При движении строем время от времени применялся прием, известный как правый или левый акцент. Выражая свое недовольство, чем либо, несколько человек в строю начинали печатать шаг левой или правой ногой громче, нежели другой. Вскоре почин подхватывали и остальные. Акцент уже нельзя было не услышать и не насторожиться. Случиться это могло повсюду и в любое время, обычно продолжаясь не очень долго. Для кого то гадость, но совсем безобидная форма, выражения протеста по сравнению со следующей.
Вспомним о небезызвестном общественном порицании. Любое проявление этой сравнительно редкой и оскорбительной формы обструкции требовало очень серьезного повода. Все поголовно в строю, скажем, роты, предварительно согласовав действия, по единой команде на месте или в движении мимо объекта порицания протяжно, четко и громко скандировали: «Уууу – суу- ка !».
Однажды я был свидетелем и участником такой акции в ходе тренировки к майскому параду на ВПП Антоновского аэродрома. Примечательно то, что случилось все это в присутствии самого Командующего округом. Тогда объектом порицания стал печально известный в ту пору в Киеве начальник гарнизонной гауптвахты по кличке « Бульдог ». Почему то в тот раз он стоял на тренировке в нескольких метрах за импровизированной трибуной. При втором прохождении, так называемая парадная коробка КвСВУ, миновав трибуну, вслед за выкриком, отменявшим команду « Равнение на право!», проходя мимо Бульдога, громогласно выдохнула эту словесную оплеуху.
Эффект превзошел все ожидания. Объявленные нам, от лица Командующего, сутки к отпуску за отменно хорошее первое прохождение тотчас испарились, как, впрочем, и сам Бульдог, которого уже не оказалось за трибуной при следующем прохождении. Совсем не исключаю, что тогда порадовались все участники тренировки, включая и командный состав.
Память явление загадочное. Вот ведь, сколько действительно нужного и интересного напрочь забыто, а эта, казалось бы, туфта, что называется на вечный срок задержалась. Как не забывается, например, зазубренная бессмысленная фраза, которой мы в одно время донимали всех кого ни лень в своем окружении. Поверяя ею наших офицеров и преподавателей на наличие чувства юмора и сообразительность.
Какой нибудь, «балбес», подчеркнуто серьезный и с невинным взглядом в неожиданный момент и, конечно, при благодарной аудитории подкатывался, скажем, к преподавателю обществоведения с таким вполне идиотским посылом: « Согласитесь, товарищ …, что в наш век универсального прогресса каждый мыслящий индивидуум, критически метафизирующий абстракцию, не может игнорировать критерием, зыждящемся на утопическом субъективизме ».
Ну как тут не согласиться. С радостью.
Сорок дней.
23 апреля 2007 г. из Киева пришла скорбная весть. Не стало Мишина – еще одного связующего звена с нашим детством, юностью и общим Киевским домом. Вечная память. Об одних так говорят искренне, а о других, вроде умершего тем же днем, лишь приличия ради. Память, да еще вечная, в мире прогрессирующего беспамятства, считай, немыслима. Но следуя древнему завету verba volant, scripta manent- слова летучи, письмена живучи, кое что спасется от забвения. Даст Бог и эти заметки продлят память о нашем Учителе.
С Мишиным, тогда еще майором, судьба свела нас в Киевском суворовском, куда мы попали из расформированного Тульского СВУ. Двенадцати лет от роду мы повторно вживались в новое для себя окружение, еще не вникая по взрослому в тонкости биографий своих офицеров — воспитателей и преподавателей. А жаль. Тогда бы мы узнали то, что и наш новый историк в свой родной Киев на должность старшего преподавателя истории и географии Кв СВУ вернулся в том же что и мы 1960 году. И тоже, из другого — Свердловского суворовского военного училища. Где за предшествующие 7 лет, после окончания в 1953 году высшего военно-педагогического института имени М.И. Калинина, сформировался как преподаватель. А еще то, что военная служба для восемнадцатилетнего Василия Мишина началась в тяжелом 1941 году в Омском артиллерийско-минометном училище. Выпустившись, из которого в 42-ом году, он прошел на фронте свой тернистый путь до Победы. Прошел так, что к 22-м годам вся грудь в орденах и медалях. А затем, вплоть до поступления в 1949-ом на учебу в ВУЗ служил Богу войны офицером артиллерийской разведки.
Жаль, что тогда у фронтовиков не было принято делиться своими воспоминаниями об участии в войне с нами — суворовцами. Да, мы и сами, не больно то, расспрашивали. Вот и выходит, что нечего теперь мне об этом сказать кроме перечисления его орденов и медалей. Их он никогда не скрывал и стыдно, что мы, готовившиеся к военной карьере мальчишки, так и не проявили в этом должного любопытства.
В шестидесятом он был еще молод, с легкой, танцующей походкой и загадочной улыбкой Моны Лизы. В общении прост и приветлив. Но обстоятелен, с твердой хваткой и завидной последовательностью. Взять хотя бы то, как строились его уроки. Нередко педагоги увлекаются подачей учебного материала в ущерб опросу обучаемых. Гуманитарный предмет история, казалось бы, к такому и располагал. Но не на занятиях у Мишина. Вместе с ним в классе появлялся Его Величество Контроль Знаний. И форм его проявления было не счесть. Что до всяческих отговорок про отсутствие на самоподготовке по причине нарядов, тренировок к параду или чистки катка от снега, то они не имели права на существование. Едва выслушав доклад и поздоровавшись, он уже делил мелом поле классной доски на 4-5 равных частей и, скользя взглядом по нашим лицам, начинал выкликать фамилии первой группы участников блиц-опроса. Им за пять минут следовало в краткой форме письменно изложить ответы на заданные вопросы. И пока одни, строчили мелом на доске, другие тоже пыхтели над письменными летучками либо отвечали устно. Чтобы насолить ему за этот по нашему разумению террор, мы шли, на всяческие ухищрения. Начиная допотопными фокусами с мелом, не оставляющим на доске следов, неразборчивым почерком и кончая новациями с использованием, например, латышского языка. Взвод был прибалтийского набора и некоторые свободно владели вторым, знакомым им с самого детства языком. Однако наших мудрецов ожидало фиаско. За мел с доской влетало дежурному по классу, остальное, в случаях с неразборчивым почерком или латышским, решалось еще проще и эффективней.
— Как небрежно это написано, совсем не разобрать. Прочтите- ка сами и вслух, товарищ суворовец !
Немудрено, что столь неуклюжие уловки изжили сами себя. Не оставалось ничего другого как слушать на уроках в оба уха и прилежно пахать на самоподготовке, заучивая учебный материал со всеми датами, именами и прочая. Хорошо помогали своеобразные памятки, представлявшие собой согнутый пополам тетрадный листок. Слева — даты, справа — события и их фигуранты. Тут было все: моторика при написании, зрительное и слуховое восприятие, плюс, естественно, повторение. Один проход, на ночь, глядя, другой поутру, на свежую голову. По датам восстанавливаешь в памяти события и наоборот. Можно было натаскивать друг друга и попарно как на самоподготовке, так и в свободное время. Похожее, использовалось и для заучивания слов, иностранного языка.
Следует сказать, что история как предмет мне всегда импонировала.
Я отдавал предпочтение чтению исторических романов, а пару лет так просто бредил археологией. Прочел все по данной тематике в училищной библиотеке и даже записался в кружок археологии при Украинской Академии наук под руководством самого профессора Лапина. Занимался, правда, недолго. Лафу прикрыли под предлогом выполнения распоряжения Командующего округом об увольнении в будние дни. Это, мое пристрастие не осталось тайной, для Мишина, который его не осуждал, но и потворствовать не мог. Ибо заметный отсев суворовцев, как по причинам нездоровья, так и по нежеланию всю жизнь без остатка посвятить армии, отнюдь не приветствовался. Как же разрешил проблему Василий Иванович? Руководствуясь принципом если бунт не предотвратить, то его следует возглавить, он ненавязчиво рекомендовал мне публикации типа «Золотой маски археологии», из чтения которых явствовало, что предметом поисков и исследований археологов в нашей стране являются в большинстве своем бересты, керамические черепки и прочие немудреные следы жизнедеятельности наших предков. Согласитесь, это совсем не то, что таинственные пирамиды, раззолоченные саркофаги, античные руины и легендарные троянские сокровища Шлимана. Признаться, хитрость его подействовала, остудив мой первоначальный пыл.
Так вот, при всем при этом, я страшился Мишинских опросов, как черт ладана. В подтверждение позволю себе привести пассаж из собственноручного письма домой, датированного 23 февраля 1963 года.
…. Я сегодня в наряде. Даже обидно заступать на праздник. Мы ведь в праздник не учимся…По истории больше не пишем контрольных работ. За 19 уроков у меня стоит 16 оценок. Недаром говорят: « Урок истории — хождение по мука!»…
Если пятнадцатилетний хлопец в День Советской Армии и Военно-морского флота, да еще будучи в наряде вдруг решил поделиться с родными ни чем-нибудь, а количеством оценок по истории, то это, скажу я вам, не хухры-мухры. Редкому педагогу удается настолько овладеть умами своих подопечных. Мишин как видите, сподобился.
Бывало, Василий Иванович организовывал нам экскурсии в Киевские музеи. Особенно запомнилась богатая экспозиция исторического. Но в память запал и другой музейчик. Вернее кабинет, превращенный стараниями Мишина, в своего рода камерный исторический музей. Полагаю, что большинство экспонатов составляли бескорыстные дары родителей и близких суворовцев. Одно время мне было доверено следить там за порядком и заниматься уборкой. Помню, что на полках небольших шкафов, за стеклами, лежали старые сабли, шашки, штыки, старинный пистолет, пара орденов и медалей и даже какой-то кивер. А еще громадные царские ассигнации с портретами Петра Первого и Екатерины Второй, не говоря уже о более мелких купюрах. Но непреодолимее всего меня манили монеты, как старые российские, так и иностранной чеканки.
Еще бы, тогда я был склонен считать себя нумизматом! Специальной литературы в те годы было раз, два и обчелся. И «Русскую монетную систему» Спасского, которую выдавали только в читальном зале нашей библиотеки я прочел исключительно по рекомендации Мишина. Правда, он же чуть позже посоветовал не связываться с коллекционированием монет, по меньшей мере, двух стран: России и Германии. Дескать, дохлый номер. Всего не собрать никому! Уж ему то, мол, это доподлинно известно. Он и впрямь знал. Не удивлюсь, если в конце концов, его коллекция оказалась одной из лучших частных коллекций в стране. За подлинность каждой своей монеты, особенно редких, он головой ручался. По необходимости они направлялись им на экспертизу вплоть до Эрмитажа! Изредка меняться с ним монетами случалось и мне. Двойные экземпляры водившихся у меня довоенных эстонских монет, менялись на вожделенную иностранную экзотику. Где то в загашнике и по сей день, припрятаны выманенные мною у него, монетки Египта, Кубы, Уругвая, Ирака, Израиля и даже Люксембурга! Это сейчас их везде навалом, бери не хочу, а тогда они казались мне сокровищем. Впрочем, кто сам, да еще в детстве или отрочестве не увлекался подобным, тот не поймет с какими эмоциями это сопряжено. Увлечение это не только привнесло в мою жизнь известные элементы азарта, но и способствовало расширению познаний в области политической географии и истории.
Однажды вечером, я тайком пригласил в музейчик своего приятеля, чтобы и он мог подержать в руках настоящее старинное оружие. Открыли шкафчик, и вынули сабли. И дернул же нас черт начать рубиться ими. Так как, уже после нескольких ударов, стало очевидно, что лезвие сабли в моей руке « украсилось» новыми зазубринами. Теперь уже пришлось срочно вооружаться молотком и прочим инструментом, дабы скрыть следы «преступления». Сознаться в содеянном я так и не набрался духу. Но обошлось, Мишин, то ли не заметил, то ли не посчитал нужным устраивать выволочку молокососу.
Наверное итак уже ясно, что Василий Иванович педагогическим постулатом : обучая — воспитываем, воспитывая — обучаем не манкировал. Хотя проявлялось это иногда и весьма непредвиденным образом. Как, например, в эпизоде, имевшем место на экзамене по новейшей истории в нашем взводе.
Не секрет, что по мере возмужания проявления кадетской смекалки становились все рафинированней. На упомянутом уже экзамене нами было решено для надежности помимо банальных шпаргалок, задействовать еще и проводную связь. Для чего на первом этаже, в борцовском зале, установили позаимствованный, где то телефон ТАИ-43. Тонкие, малозаметные провода тащить далеко не потребовалось, так как наш класс в ту пору располагался этажом выше и слегка наискосок, т.е. ближе к бульвару Леси Украинки. Через окно и подоконник все проложили так искусно, что и свои не зная, не заметили бы. А уж к столам по щелям между паркетом и вовсе играючи. Контактами служили обыкновенные канцелярские кнопки, подкрашенные шариковой пастой под цвет паркета. Желавший, воспользоваться этим «ослиным мостиком », а подсказка или шпаргалка называется по-немецки именно так, имел на подошве ботинка ответную кнопку с проводком, идущим через подошву по ноге и далее до головного телефона в рукаве гимнастерки. Как ни крути — афера, особенно учитывая проблемы, выявившиеся при апробации. В частности сложности соединения кнопок-контактов друг с другом и то, как разносился по классу звук головного телефона не плотно прилегавшего к уху. В остальном же вполне реализуемо, так как содержание и номера билетов были всем известны. Следовало только показать на пальцах стоящему за дверью товарищу номер билета и дождаться пока ответ зачитают внизу в телефонную трубку. Как много места и времени заняло одно лишь описание этих ухищрений. А их реализация на практике потребовала куда больших затрат сил и времени. И что же? Утром, в день экзамена, в класс, стремительной походкой заруливает наш Мишин. Вихрем проносится по всему классу, заглядывая буквально повсюду и отдает дежурному приказание… сдвинуть все три стола, для экзаменуемых назад и в сторону. Что и было выполнено в его присутствии. И все наши труды коту под хвост, ведь до кнопок теперь было не дотянуться даже баскетболисту Деме. Приехали! Примечательно, что Мишин, и словом не обмолвился о каких либо подозрениях или обнаруженном им криминале.
Мы долго еще гадали, отчего так вышло, но толком так и не доперли. Видать не только мы смекалистые, а может и артиллерийская разведка сработала. Провал сих тайных замыслов только прибавил ему уважения в наших глазах.
А вот и еще одна байка, по своему, характеризующая Мишина. В ней немаловажна роль белой суворовской гимнастерки и парашютного значка. Совершив, по 3 прыжка с парашютом ПД–47, все в нашей роте получили алюминиевые, на булавочной заколке парашютные значки ДОСААФ. Но, лишь немногим счастливчикам, удалось заменить их латунными, эмалевыми, с подвеской для количества прыжков десантными значками на закрутках. В их числе и мне. Зря старался, так как ночью, передшедствовавшей экзамену по обществоведению, какой то мерзавец спер мой значек, вырвав его что называется с мясом. Обнаруженная поутру пропажа так расстроила, что дыру я заштопал наспех, абы как. Нет бы, на время экзамена, прикрыть чужим знаком. Однако вернемся к Мишину.
— А что это у вас с гимнастеркой, товарищ суворовец?
Поинтересовался Мишин, дождавшись завершения мною ответов на вопросы экзаменационного билета. Ответов, оставлявших желать лучшего. Я начал было оправдываться, так, мол и так, одним словом, про тот значек и судьбу-злодейку.
— Как парашютист Вы наверняка справитесь с моим дополнительным вопросом, называя фамилию русского — изобретателя парашюта. Ответите -оценка отлично, нет — хорошо.
Мишин явно давал мне шанс. Все верно, ведь во время подготовки к прыжкам мы изучали и теорию. Но вот беда, фамилию изобретателя я, хоть тресни, не помнил.
О чем, недолго мучаясь, и отрапортовал. От эдакой бестолковости, Мишин, осерчал.
— Даю Вам ровно 5 минут, чтобы выяснить это в библиотеке и доложить мне. Время пошло!
Скатившись кубарем в библиотеку и выдохнув про экзамен, парашют и 5 минут я тотчас получил соответствующий том Большой Советской Энциклопедии и буквально проглотил глазами сведения о том кто и при каких обстоятельствах его изобрел. Нынче хоть среди ночи разбуди, отвечу – Котельников. Затем пулей наверх, сверяясь по часам. Успел! Влетев в класс доложил, что к ответу готов и отчитался, еще задыхаясь, но без запинки слово в слово по тексту статьи БСЭ. Надежда улучшить результат меня еще не покинула. Возникла пауза. Мишин, что то взвесил в уме, глядя то на меня, то на присутствующих в классе и, наконец, резюмировал.
— Как жаль, что Вы нелюбопытны. Стало быть, и оценки заслуживаете только хорошей. Свободны.
Так она и красуется, эта четверка, у меня в аттестате зрелости. Я не в обиде, там есть оценки и похуже, о чем и Мишин, не сомневаюсь, тоже знал. Зато по истории обе отличные.
Мы встречались и разговаривали с ним время от времени еще целых 4 года, пока я учился в киевском ВОКУ и имел возможность изредка посещать свою альма матер.
Как же я обрадовался, когда тридцать пять лет спустя набрел на Киевский кадетский сайт, а там, среди выпускных фотографий девяностых годов и сплошь незнакомых лиц, обнаружил… Мишина! Словно родного человека на чужбине встретил. Но тогда, признаться, было не до осознания открывшегося мне сейчас .
Я имею в виду масштаб Мишинского свершения. Начав, педагогическую деятельность в 1953 году в СвСВУ, он завершил ее в Киевском военном лицее имени И. Богуна, аж в 2003 году! Целая жизнь — 50 лет в кадетском строю! Скольких же учеников-суворовцев выпустил он в свет за эти годы?! Нас, знающих, помнящих и ценящих его вклад в кадетское образование. Вряд ли кто возьмется ответить. Ведь счет пойдет на тысячи.
Да, еще цену того, что познается только из личного опыта и с возрастом, что столь емко выражено Киплингом в словах: когда с годами изменяют силы и только воля говорит: «Держись!». Наш Мишин нашел в себе силы держаться, работая до почтенных восьмидесяти лет. Низкий поклон.
Во время написания этих записок как то невзначай выяснилось следующее. Многое из методических приемов, применявшихся автором в годы службы преподавателем и казавшееся собственным ноу-хау, совершенно неосознанно позаимствовано у Мишина. Такая вот эстафета обучая — воспитываем… Спасибо, Вам Василий Иванович!
Недавно узнал, что есть книга, написанная им о КвСВУ и ставшая уже раритетом. Надо бы найти и прочитать. Скоро сорок дней.
Автор – выпускник Киевского СВУ- 1966г.
